Внутренняя сторона снегопада

* * *

Молоко

небесное

пролито

Снегом тихим и молодым.

Остуди мне лоб, моя родина,

Ноябрем

прощеным твоим.

 

Ненадежно,

будто бы всхлипывая,

Дышит жизнь внутри моих вен.

И ложится музыка хриплая

Нам дороги пустой взамен.

 

И пока она не закончится,

И пока мы летим по ней,

Я прощу тебя, одиночество,

Как прощают своих детей,

 

Как прощают зиме старание

Обрамить нас в щемящий лед,

Как прощают любовь заранее

И за то, что она пройдет.

 

 

* * *

Пока вымесишь тесто из этих неровных комков,

Вспоминаешь, как жизнь неровна, нелинейна, неправда.

 

Первый мой чемодан в первый мой пионерский лагерь —

Черный, с желтою пряжкой, мой первый баул тоски...

 

Я — зверек светло-русый, гляжу, как в окне мой папа

Уменьшается так, что вместился бы в мой кармашек,

Но пока он, теряясь, зачем-то рукою машет,

Мы уже совсем далеки...

 

Нежный запах тоски между клевером и палатой,

Где девчонки лупили меня головой о стену.

Милый папа, красивый, будто Сергей Есенин,

Забери отсюда меня!

 

Ты такой далекий.

Я на тебя похожа.

Это детство давно уснуло в горсти, но все же

Оглянусь назад — твой голос черкнет по коже,

Провожая меня в полымя из огня...

 

* * *

Дачный домик, коробка картонная,

На потоках воздушных лучей

Как летит пустота заоконная

За седой занавеской твоей.

 

Есть у нас много ветра и уличный

Гулкий шум, а внутри — тишина,

Где сидит грустный мишка игрушечный

С детской памятью нашего сна.

 

Стукнет створка испугом непрошеным,

И над книгой взовьются листы —

Это Брэдбери хлопнул ладошами

Из веселой своей пустоты.

 

И пока эти листья не падали,

А качались, как воздух в лесу,

Длилось детство качелькой из памяти

И держало меня на весу.

 

 

* * *

Только детские ранки

Только в горле вода

На Большой Погулянке

Ты не жил никогда

 

В сизом воздухе смехом

Прозвенел ты — и нет

Ты уехал уехал

Да и умер вослед

 

Потому что не вынуть

Из мужчины дитя

Потому что покинуть

Можно только себя

 

И как детские санки

Смерть по снегу везет

От Большой Погулянки

До небесных ворот

* * *

Оставайся будущим светом в ночном окне.

Если сбудешься — я остыну, не ровен час...

Человек — это сумма случившегося и не.

Я хочу смотреть только вторую часть.

 

В ней дрожит пружина ветреной ДНК.

В ней углями дремлет белый до ночи свет.

В ней сопит дитя, не родившееся пока.

В ней мы есть на земле, потому что на ней нас нет.

* * *

Брошенный мной, неистовый

Мечется в поле дух.

Голос, гортанью стиснутый,

Жить разучился вслух.

И немотой бесчувствия

Катят — волна к волне —

Дни моего отсутствия

Во мне.

 

Пульс, невпопад танцующий,

Мысли ничьи, ничьи,

Что натечет в пустующий

Этот сосуд к ночи?

Кто постучит, заброшенный

Синим моим платком? —

Будет мне петь хорошее,

Поить меня молоком.

 

* * *

Внутренняя сторона снегопада

тепла.

Внутренняя сторона снегопада

цветет.

И внутри него я, будто в утке — игла,

Сплю себе, пока кто-нибудь не найдет...

 

Проходила жизнь моя мимо

меня.

Проходила смерть моя мимо

меня.

Только человек, нелюдимый, как я,

Жизнь во мне почуял и окликнул —

огня.

 

Дам тебе огня, мне не надо ничуть.

Забирай себе, в свою темную печь.

И в дому согретом удивленно ночуй,

Сбросив безнадегу со сгорбленных плеч.

 

Говори со мною во сне, говори.

Я в твоей ночи побуду света взамен.

Потому что я живу неизменно внутри

И поэтому — бессмертна совсем.

 

Омская зима

1.

Поезд в российской шири —

Падающая звезда...

На глубине Сибири

Дремлет в снегах вода.

 

Дремлет в водице память

Пришлых и корневых.

Сколько же звездам падать —

Чтоб растревожить их?..

 

Чтоб различило ухо

В пропасти русской, как

Тихие зерна духов

Стронули первый такт?..

 

Это еще не песня,

Это еще пролог,

По необъятным весям

Пущенный шепоток

 

Мертвых, живых и тех, что

Вызреют этим сном,

Как дрожжевое тесто

В теплом дому ночном.

 

В снежном затишье бора,

В трепете ковыля —

Слышишь? — вступленье хора,

Долгого, как земля...

 

Чувствуешь? — стало тесно

В воздухе — гул и вой:

Скоро — начало текста

В музыке мировой!

 

Вслушиваюсь, как только

Вслушиваться могла б,

Медной струною тонкой,

Пристальной, как игла.

 

Медленно и сурово

Среди большой зимы

Явит ли Бог нам слово?

Иль недостойны мы?..

2.

Екатерине Новиковой

 

Почему такие глаза — ланьи,

Вздрагивающие на свет?

Тебя нет снаружи себя — и ладно,

Многих — и вовсе нет!

 

Почему из облика цвета ночи

Белый туман растет?

И лежат в нем пригоршни многоточий

И затаенных нот...

 

...А потом на цыпочках входит голос,

Вздрагивая на боль,

И одним рывком отворяет пропасть,

Гиблую, как любовь.

 

Полыхая в ней по законам ветра

Тюркских твоих погонь,

Он поет, вытягивая из нерва

Веру, тоску, огонь...

 

Почему, разлившись в огромном зале,

Будто цветущий сад,

Ты замолкла... — словно тебя позвали

Изнутри — и ушла назад?..

 

* * *

Длинную прядь наматывая на палец,

Реку холодную пересекая вброд,

В летнее солнце, слезы стирая, пялясь

И забывая, кто первым из нас умрет,

 

Трогая ступнями пепел дороги длинной,

Лямку вернув на выжженное плечо,

Я оставалась вечной — читай: любимой —

И потому не думавшей ни о чем...

 

Свежезаваренным чаем слегка горчило,

Горький, зеленый лился в окно сад.

Я не хочу говорить, да и ты молчи, но

Не уходи, сядь...

 

Как она греет, медного солнца залежь

Где-то под сердцем — тайна, ни дать ни взять!

Сколько мне жить осталось, ты знаешь, знаешь?

Я не хочу знать.